НА КРУГЛОЙ ЗЕМЛЕ

 

 

 

 

Оса

 

А дальше куда же мне длиться,

Когда пропадут голоса?

Вот так же могла заблудиться

в зеленой бутылке оса.

 

Она суетится нелепо,

Впотьмах бестолково снует,

Зажатого горлышком неба

Не видит и не узнает.

 

Другая бы замертво к ночи

Свалилась, а эта – смотри:

Упрямо бубнит и бормочет,

Гнездо мастеря изнутри.

 

Какая снаружи погода?

Плоха ли она, хороша?..

Во мне тридцать лет и три года

жужжит заводная душа.

 

 

 

* * *

 

Облетаю, как эти клены,

но не на зиму, а навек.

Пахнет шкурой моей паленой, -

вот и я теперь человек.

 

Знаешь, город, мы ближе стали:

я взрослею в тебе, расту.

Я ржавею твоей деталью,

мостовые твои мету.

 

И потерянно, и безлико

на твоих площадях стою.

И наверно, кажусь великой

босоногому муравью.

 

 

 

 

* * *

 

В песочек времени играя,

Пыхтим и лепим куличи.

Опять скрипит калитка рая,

Приемля путника в ночи.

 

Над садом дождь. По веткам голым

струится водяной пунктир,

И в каждой капле свеж и молод

зеркально отраженный мир.

 

Легко ли капле оторваться,

качнувшись, ринуться в полет?..

И чувство временного братства

во мне светлеет и растет.

 

 

 

 

Баллада о табуретке

 

 

 

Надоело стоять табуретке на кухне в углу,

И шагнула с усилием – раз, и другой, - и пошла.

В рюкзачок побросала две пары калош, и пилу,

И кусочек фольги. (Боже правый, на что ей пила?)

 

И пошла по осенним дворам, загребая листву,

Представляя, что в сумрачной чаще пилу достает,

Чтобы крепкий дубок повалить на сырую траву,

Чтобы выпилить спинку резную и ножки вразлет.

 

И тогда она гордо расправит узоры спины

И запляшет, как яростный конь под скрипучим седлом.

Будут сердце трепать молодые, тревожные сны.

А какие к ней гости нахлынут – с цветами, с вином!..

 

И выходит на площадь, и сослепу кажется ей,

Что коробки домов – это дивные горы вокруг,

И она в три прыжка обгоняет табун лошадей

И заливисто ржет, выбегая на солнечный луг.

 

Но толпа увлекает ее в подземелье метро,

Где потоком безмолвным заносит, как щепку, в вагон.

И грохочет состав, как в колодце пустое ведро,

И какая-то тетка устало садится на трон.

 

 

 

 

Мышонок у моря

 

 

Мышонок не боится поездов,

Берет плацкарту, горд и независим,

И едет к морю. И не пишет писем.

Он изучает ямки от следов.

 

Снимает угол с видом на луну,

И на берег выходит в час отлива,

И черпает из ямок торопливо,

И носит к морю пленную волну.

 

Не объяснит, не скажет ничего.

И так весь отпуск. Жалко аж, ей Богу!

Все двадцать дней. Плюс траты на дорогу.

А с виду ведь не скажешь про него.

 

 

 

 

Утро

 

Эй, наверху (не помню всех имен),

Что ты возьмешь за час-другой постоя?

Гони меня, как облако простое,

И сбрось, как эти листья желтый клен,

Но не теперь,

 когда не напролом,

А исподволь подходит воскресенье,

Когда в ленивом шорохе осеннем

С собаками гуляют под зонтом,

И свет щадящий, как вчерашний вор,

Заглядывает в окна виновато,

И тетка в телогрейке под халатом

Ворчит, гоня метлою легкий сор.

Нет, не теперь.

 Позволь на посошок

Мне досмотреть простые откровенья

Последних снов под утро воскресенья.

Ну вот, спасибо.

 Вот и хорошо.

 

 

 

Ламти-Дамти

 

Полвосьмого. Дело к лету.

Небо тихое пока.

Побрели по белу свету

чудо-звери облака.

 

Дудку певчую достаньте –

подудим разок-другой,

и приходит Ламти-Дамти,

Ламти-Дамти дорогой…

 

Топот ливня, ветер встречный,

по долинам шум земной…

Ламти-Дамти огуречный!

Ламти-Дамти проливной!

 

 

 

* * *

 

 

На самом верхнем ярусе земли,

На капитанском мостике качает.

Толкает ветер горы-корабли,

Но только флаги снежные взметает.

 

Эльбрус опять ведет по кругу тень.

Поселками к столу прижата карта.

И, сдвинув бескозырку набекрень,

Он смотрит вдаль с отчаянным азартом.

 

 

 

 

Орленок

 

Орленок зевнул на вершине,

Взирая на мир с высоты.

Туманно и тихо в долине,

Потрепаны ливнем цветы.

 

Но в облачной легкой перине –

Просветы. И льется тепло.

А воздух душистый и синий.

 

И он расправляет крыло…

 

 

 

Лежа на холме

 

 

Здесь диких трав хоры и подголоски,

И жаркий ветер с бубном и трубой.

Ни путника, ни лошади с повозкой.

Здесь только ты и небо над тобой.

И ты – земля.

Шершавые стволы

Стоят, роняя медленные тени.

На лунных тропах ломкие углы –

Сплетенных веток локти и колени.

И корни там, в прохладной глубине

Вбирают влагу, ластятся друг к другу.

А глубже – глина, тьма.

Лежат во тьме

На слое слой - волы, повозки, вьюги,

Металл и шепот.

Слезы и зола…

Спрессованная кровь тысячелетий

Рванулась вверх и сквозь тебя прошла,

Пока лежал ты в травах на рассвете.

 

 

 

* * *

 

За ночью день, и снова ночь – по кругу.

Ну как ты, мир мой? Крутишься, как все?

Шум гравия, скрип кожаной подпруги

И след копыт на выпавшей росе.

 

Возница, подожди. Нам по дороге.

Я тоже часть реки и облаков.

Все радости во мне и все тревоги

Прошедших лет и будущих веков.

 

 

 

* * *

 

 

Тереби, труби побудку,

В темень из дому гони!

Распахни мне, ветер, куртку,

Прямо в душу загляни.

 

В самых пыльных закоулках,

В глубине мышиных нор,

Как изюм в столовских булках,

Притаился мелкий сор.

 

Старый хлам, бумажки, листья –

Накопилось барахла.

Выдуй. Вымети. Очисти.

У ворот сожги дотла.

 

Ветер, будь со мной неласков,

Дуй в меня, как в медный горн,

Всё, что прячется под маской,

Вырви с корнем, выкинь вон!

 

Вот и хватит. Всё, довольно,

Дальше – заповедный край…

Это – нужное.

Мне больно!

Эй, постой! Вернись, отдай!..

 

 

* * *

 

Ветер,

Эй, ветер!

Два имени у тебя –

Громкое и тихое.

Громко позову –

Скрипнет седло твоего скакуна,

Поедем по улице - ты и я.

Все обернутся,

Увидят меня наконец, -

Ту, которой подвластны ветра!

Тихо позову –

И за тысячи верст отсюда

Море вскинет седую бровь,

Краб метнется под камень.

Дрогнет облако на вершине

И поползет по склону,

По складчатой шкуре горы.

Только один из многих услышит.

Но не обернется.

 

* * *

 

Не желаю ни золота Болдина,

Ни ручьев акварели хмельной,

Но в заснеженный, солнечный полдень -

Постоять на тропинке лесной.

 

Так и нам бы - прямым, непокорным, -

Нам – с покрытой стоять головой,

Когда белое ляжет на черном,

И простит, и прикроет собой.

 

 

 

 

* * *

 

Мам, родила бы ты мне

Сестру-близнеца –

С той же фигурой

И чертами лица.

 

Были б у нас

Улыбки и голоса

Страшно похожи,

Как на осу – оса.

 

Потому что

Дала ты мне на двоих

Яда и меда,

Бережных слов и злых.

 

И если в обиде

Вздрогнет душа твоя,

Пусть виноватой

Будет она, не я.

 

 

 

Перекати-поле

 

- Перекати!

Ну на что тебе-то я?

Перекати вон за ту гряду.

…Мнет меня ветер,

Как песню спетую,

И не поймет, к чему я веду.

 

Я нынче легкая,

Я пустая,

Только песок шелестит внутри.

Кто-то стучит там,

Ребра считая:

Раз, два, три. Раз, два, три.

 

То ли дни это,

То ли годы.

Кто-то ведет этот странный счет.

Моря жду я,

А не погоды.

А оно ко мне не идет.

 

А оно

Вон за той грядою

Шарит волнами, как слепец.

Ветер, друг,

Ну пойми. Постой, а!

Перекати же меня, наконец!

 

 

 

 

 

 

Дома в снегу

 

 

Голос метели.

Дальней церквушки звон.

Бег сухопутный

Белых, горбатых волн.

Море застыло.

Только среди полей

Трубы дымят

Севших на мель кораблей

 

 

 

* * *

 

Земля шевелилась под снегом, вздыхала, сопела.

Поземки бежали тревожные, рваные рифмы.

Холмы разбегались, как волны, и белая пена

Вскипала у кромки лесов, разбиваясь о рифы.

 

Дома терпеливо качались на рейде, мигая

Огнями кают, и скрипели невидимой снастью.

Шла в каждом похожая жизнь, но немного другая.

Конечно, другая, но все же немного, отчасти.

 

На круглой земле нынче ветрено и неуютно.

Мы жарим картошку и режемся в шашки беспечно.

А волны как будто уходят. Уходят как будто.

Но это лишь кажется, милый. Ведь жизнь бесконечна.

 

 

 

 

Бывшие

 

 

1

 

Стою, теченью времени открытый,

Бесстрастный и к пространствам, и к ветрам.

И звуки человеческого быта

Уже не беспокоят по утрам.

 

Я – бывший дом. Меня давно сломали.

Но в эту роль пока не вжился я,

Хотя теперь видны мне все детали

Не только быта, но и бытия.

 

 

 

 

2

 

Ведро не стукнет, света нет с утра.

В снегу по пояс, уронив оглобли,

Стоит телега посреди двора.

Дом одичал – весь, от крыльца до кровли.

Он скоро почернеет и умрет.

На голом, без тропинки, огороде

Торчит укропа дылда третий год.

За что не любят дачников в народе?

 

 

 

* * *

 

Обойди меня, обходчик путевой.

Видишь: рельсы заросли густой травой.

И кузнечики по шпалам – скок-поскок.

Обойди меня не вдоль, так поперек.

 

Приходи ко мне с обходом, приходи!

Постучи меня по ребрам, по груди.

Слышишь сердце? Это дятел, старый черт,

Все долбит меня, покоя не дает.

 

Обойди меня, обходчик, стороной.

Здесь проходит мой железный путь земной.

По овражку да по кочкам, через рожь…

Не ходи сюда, обходчик - пропадешь.

 

 

 

* * *

 

Взъерошить, взбить, взвихрить пространство,

Скакать с поднятою трубой!

Нет – даже маленькому рабству

С удобствами и гор.водой!

 

 

 

* * *

 

Зачем же ты не таешь от любви?

Зачем всю волю к битве призываешь,

И точишь меч, и латы надеваешь,

Коня выводишь?

 Дурочка, реви!

 

Улыбку сей, в окно уставя взгляд,

И сны смотри для совершеннолетних,

И стайку мыслей – зайцев безбилетных –

Не прогоняй, пускай себе галдят.

 

Но воин ты. И, стало быть, война.

Верхи с низами. Не сдавать без боя!

На брата брат…

Любовь, пойди к другой, а.

Мне раненых таскать, а я одна.

 

 

 

 

 

Белым по белому

 

 

Совсем поседел

Придорожный ковыль.

Телега печальную

Песню поет.

Девчонка с телегою

рядом идет,

Взбивает ботинком

Белёсую пыль.

 

Колёса скрипят,

И подпруги скрипят.

Стоит на телеге

Молочный бидон.

Он едет один,

Как цыганский барон.

У белой лошадки

Задумчивый взгляд.

 

Лошадка, меня ты

Заметила? Нет?

Девчонка-молочница,

Стой, подожди!

Но скрылись они

За холмом впереди.

На белой дороге

Извилистый след.

 

 

* * *

 

Размытое внимание на миг

Вдруг обострилось.

  И секундной стрелки

Раздался грохот.

  И к стеклу приник

Пьянчуга-дождь, занудливый и мелкий.

Фактуру обрели обои, плед

С горбинкою кота: тепло в середке.

Я не хочу читать. А если свет

Я погашу, то поплыву на лодке.

Пройду окна беззвучный водопад,

Веслом щербатым оттолкнусь от края.

Ощупает мне щеки мокрый сад,

Отяжелеет парус, намокая.

По дну царапнет ветка бузины,

Блеснет под нею лужа на дороге…

Включаю свет.

 И вот опять видны

Родные берега моей берлоги.

 

 

 

 

Уж если словами

 

   … И как ребенка из горящих комнат,

   Я слово выношу из немоты.

      1986

 

 

Уж если словами, то только о главном –

Как это умеет лишь утренний пруд,

Когда по воде, бездыханной, как лава,

Как мы по земле, водомерки бегут, -

Скользят над собой по своим отраженьям,

По небу с его облаками и без.

Но не потревожены этим движеньем

Вода, и немой по-осеннему лес,

И воздух, держащий былинки над чащей

Так трепетно, так осторожно дыша,

Как это умеет, склонившись над спящим

И медля вернуться обратно, душа.

 

    2006

 

Читать дальше

НА КРУГЛОЙ ЗЕМЛЕ

 

 

 

 

Оса

 

А дальше куда же мне длиться,

Когда пропадут голоса?

Вот так же могла заблудиться

в зеленой бутылке оса.

 

Она суетится нелепо,

Впотьмах бестолково снует,

Зажатого горлышком неба

Не видит и не узнает.

 

Другая бы замертво к ночи

Свалилась, а эта – смотри:

Упрямо бубнит и бормочет,

Гнездо мастеря изнутри.

 

Какая снаружи погода?

Плоха ли она, хороша?..

Во мне тридцать лет и три года

жужжит заводная душа.

 

 

 

* * *

 

Облетаю, как эти клены,

но не на зиму, а навек.

Пахнет шкурой моей паленой, -

вот и я теперь человек.

 

Знаешь, город, мы ближе стали:

я взрослею в тебе, расту.

Я ржавею твоей деталью,

мостовые твои мету.

 

И потерянно, и безлико

на твоих площадях стою.

И наверно, кажусь великой

босоногому муравью.

 

 

 

 

* * *

 

В песочек времени играя,

Пыхтим и лепим куличи.

Опять скрипит калитка рая,

Приемля путника в ночи.

 

Над садом дождь. По веткам голым

струится водяной пунктир,

И в каждой капле свеж и молод

зеркально отраженный мир.

 

Легко ли капле оторваться,

качнувшись, ринуться в полет?..

И чувство временного братства

во мне светлеет и растет.

 

 

 

 

Баллада о табуретке

 

 

 

Надоело стоять табуретке на кухне в углу,

И шагнула с усилием – раз, и другой, - и пошла.

В рюкзачок побросала две пары калош, и пилу,

И кусочек фольги. (Боже правый, на что ей пила?)

 

И пошла по осенним дворам, загребая листву,

Представляя, что в сумрачной чаще пилу достает,

Чтобы крепкий дубок повалить на сырую траву,

Чтобы выпилить спинку резную и ножки вразлет.

 

И тогда она гордо расправит узоры спины

И запляшет, как яростный конь под скрипучим седлом.

Будут сердце трепать молодые, тревожные сны.

А какие к ней гости нахлынут – с цветами, с вином!..

 

И выходит на площадь, и сослепу кажется ей,

Что коробки домов – это дивные горы вокруг,

И она в три прыжка обгоняет табун лошадей

И заливисто ржет, выбегая на солнечный луг.

 

Но толпа увлекает ее в подземелье метро,

Где потоком безмолвным заносит, как щепку, в вагон.

И грохочет состав, как в колодце пустое ведро,

И какая-то тетка устало садится на трон.

 

 

 

 

Мышонок у моря

 

 

Мышонок не боится поездов,

Берет плацкарту, горд и независим,

И едет к морю. И не пишет писем.

Он изучает ямки от следов.

 

Снимает угол с видом на луну,

И на берег выходит в час отлива,

И черпает из ямок торопливо,

И носит к морю пленную волну.

 

Не объяснит, не скажет ничего.

И так весь отпуск. Жалко аж, ей Богу!

Все двадцать дней. Плюс траты на дорогу.

А с виду ведь не скажешь про него.

 

 

 

 

Утро

 

Эй, наверху (не помню всех имен),

Что ты возьмешь за час-другой постоя?

Гони меня, как облако простое,

И сбрось, как эти листья желтый клен,

Но не теперь,

 когда не напролом,

А исподволь подходит воскресенье,

Когда в ленивом шорохе осеннем

С собаками гуляют под зонтом,

И свет щадящий, как вчерашний вор,

Заглядывает в окна виновато,

И тетка в телогрейке под халатом

Ворчит, гоня метлою легкий сор.

Нет, не теперь.

 Позволь на посошок

Мне досмотреть простые откровенья

Последних снов под утро воскресенья.

Ну вот, спасибо.

 Вот и хорошо.

 

 

 

Ламти-Дамти

 

Полвосьмого. Дело к лету.

Небо тихое пока.

Побрели по белу свету

чудо-звери облака.

 

Дудку певчую достаньте –

подудим разок-другой,

и приходит Ламти-Дамти,

Ламти-Дамти дорогой…

 

Топот ливня, ветер встречный,

по долинам шум земной…

Ламти-Дамти огуречный!

Ламти-Дамти проливной!

 

 

 

* * *

 

 

На самом верхнем ярусе земли,

На капитанском мостике качает.

Толкает ветер горы-корабли,

Но только флаги снежные взметает.

 

Эльбрус опять ведет по кругу тень.

Поселками к столу прижата карта.

И, сдвинув бескозырку набекрень,

Он смотрит вдаль с отчаянным азартом.

 

 

 

 

Орленок

 

Орленок зевнул на вершине,

Взирая на мир с высоты.

Туманно и тихо в долине,

Потрепаны ливнем цветы.

 

Но в облачной легкой перине –

Просветы. И льется тепло.

А воздух душистый и синий.

 

И он расправляет крыло…

 

 

 

Лежа на холме

 

 

Здесь диких трав хоры и подголоски,

И жаркий ветер с бубном и трубой.

Ни путника, ни лошади с повозкой.

Здесь только ты и небо над тобой.

И ты – земля.

Шершавые стволы

Стоят, роняя медленные тени.

На лунных тропах ломкие углы –

Сплетенных веток локти и колени.

И корни там, в прохладной глубине

Вбирают влагу, ластятся друг к другу.

А глубже – глина, тьма.

Лежат во тьме

На слое слой - волы, повозки, вьюги,

Металл и шепот.

Слезы и зола…

Спрессованная кровь тысячелетий

Рванулась вверх и сквозь тебя прошла,

Пока лежал ты в травах на рассвете.

 

 

 

* * *

 

За ночью день, и снова ночь – по кругу.

Ну как ты, мир мой? Крутишься, как все?

Шум гравия, скрип кожаной подпруги

И след копыт на выпавшей росе.

 

Возница, подожди. Нам по дороге.

Я тоже часть реки и облаков.

Все радости во мне и все тревоги

Прошедших лет и будущих веков.

 

 

 

* * *

 

 

Тереби, труби побудку,

В темень из дому гони!

Распахни мне, ветер, куртку,

Прямо в душу загляни.

 

В самых пыльных закоулках,

В глубине мышиных нор,

Как изюм в столовских булках,

Притаился мелкий сор.

 

Старый хлам, бумажки, листья –

Накопилось барахла.

Выдуй. Вымети. Очисти.

У ворот сожги дотла.

 

Ветер, будь со мной неласков,

Дуй в меня, как в медный горн,

Всё, что прячется под маской,

Вырви с корнем, выкинь вон!

 

Вот и хватит. Всё, довольно,

Дальше – заповедный край…

Это – нужное.

Мне больно!

Эй, постой! Вернись, отдай!..

 

 

* * *

 

Ветер,

Эй, ветер!

Два имени у тебя –

Громкое и тихое.

Громко позову –

Скрипнет седло твоего скакуна,

Поедем по улице - ты и я.

Все обернутся,

Увидят меня наконец, -

Ту, которой подвластны ветра!

Тихо позову –

И за тысячи верст отсюда

Море вскинет седую бровь,

Краб метнется под камень.

Дрогнет облако на вершине

И поползет по склону,

По складчатой шкуре горы.

Только один из многих услышит.

Но не обернется.

 

* * *

 

Не желаю ни золота Болдина,

Ни ручьев акварели хмельной,

Но в заснеженный, солнечный полдень -

Постоять на тропинке лесной.

 

Так и нам бы - прямым, непокорным, -

Нам – с покрытой стоять головой,

Когда белое ляжет на черном,

И простит, и прикроет собой.

 

 

 

 

* * *

 

Мам, родила бы ты мне

Сестру-близнеца –

С той же фигурой

И чертами лица.

 

Были б у нас

Улыбки и голоса

Страшно похожи,

Как на осу – оса.

 

Потому что

Дала ты мне на двоих

Яда и меда,

Бережных слов и злых.

 

И если в обиде

Вздрогнет душа твоя,

Пусть виноватой

Будет она, не я.

 

 

 

Перекати-поле

 

- Перекати!

Ну на что тебе-то я?

Перекати вон за ту гряду.

…Мнет меня ветер,

Как песню спетую,

И не поймет, к чему я веду.

 

Я нынче легкая,

Я пустая,

Только песок шелестит внутри.

Кто-то стучит там,

Ребра считая:

Раз, два, три. Раз, два, три.

 

То ли дни это,

То ли годы.

Кто-то ведет этот странный счет.

Моря жду я,

А не погоды.

А оно ко мне не идет.

 

А оно

Вон за той грядою

Шарит волнами, как слепец.

Ветер, друг,

Ну пойми. Постой, а!

Перекати же меня, наконец!

 

 

 

 

 

 

Дома в снегу

 

 

Голос метели.

Дальней церквушки звон.

Бег сухопутный

Белых, горбатых волн.

Море застыло.

Только среди полей

Трубы дымят

Севших на мель кораблей

 

 

 

* * *

 

Земля шевелилась под снегом, вздыхала, сопела.

Поземки бежали тревожные, рваные рифмы.

Холмы разбегались, как волны, и белая пена

Вскипала у кромки лесов, разбиваясь о рифы.

 

Дома терпеливо качались на рейде, мигая

Огнями кают, и скрипели невидимой снастью.

Шла в каждом похожая жизнь, но немного другая.

Конечно, другая, но все же немного, отчасти.

 

На круглой земле нынче ветрено и неуютно.

Мы жарим картошку и режемся в шашки беспечно.

А волны как будто уходят. Уходят как будто.

Но это лишь кажется, милый. Ведь жизнь бесконечна.

 

 

 

 

Бывшие

 

 

1

 

Стою, теченью времени открытый,

Бесстрастный и к пространствам, и к ветрам.

И звуки человеческого быта

Уже не беспокоят по утрам.

 

Я – бывший дом. Меня давно сломали.

Но в эту роль пока не вжился я,

Хотя теперь видны мне все детали

Не только быта, но и бытия.

 

 

 

 

2

 

Ведро не стукнет, света нет с утра.

В снегу по пояс, уронив оглобли,

Стоит телега посреди двора.

Дом одичал – весь, от крыльца до кровли.

Он скоро почернеет и умрет.

На голом, без тропинки, огороде

Торчит укропа дылда третий год.

За что не любят дачников в народе?

 

 

 

* * *

 

Обойди меня, обходчик путевой.

Видишь: рельсы заросли густой травой.

И кузнечики по шпалам – скок-поскок.

Обойди меня не вдоль, так поперек.

 

Приходи ко мне с обходом, приходи!

Постучи меня по ребрам, по груди.

Слышишь сердце? Это дятел, старый черт,

Все долбит меня, покоя не дает.

 

Обойди меня, обходчик, стороной.

Здесь проходит мой железный путь земной.

По овражку да по кочкам, через рожь…

Не ходи сюда, обходчик - пропадешь.

 

 

 

* * *

 

Взъерошить, взбить, взвихрить пространство,

Скакать с поднятою трубой!

Нет – даже маленькому рабству

С удобствами и гор.водой!

 

 

 

* * *

 

Зачем же ты не таешь от любви?

Зачем всю волю к битве призываешь,

И точишь меч, и латы надеваешь,

Коня выводишь?

 Дурочка, реви!

 

Улыбку сей, в окно уставя взгляд,

И сны смотри для совершеннолетних,

И стайку мыслей – зайцев безбилетных –

Не прогоняй, пускай себе галдят.

 

Но воин ты. И, стало быть, война.

Верхи с низами. Не сдавать без боя!

На брата брат…

Любовь, пойди к другой, а.

Мне раненых таскать, а я одна.

 

 

 

 

 

Белым по белому

 

 

Совсем поседел

Придорожный ковыль.

Телега печальную

Песню поет.

Девчонка с телегою

рядом идет,

Взбивает ботинком

Белёсую пыль.

 

Колёса скрипят,

И подпруги скрипят.

Стоит на телеге

Молочный бидон.

Он едет один,

Как цыганский барон.

У белой лошадки

Задумчивый взгляд.

 

Лошадка, меня ты

Заметила? Нет?

Девчонка-молочница,

Стой, подожди!

Но скрылись они

За холмом впереди.

На белой дороге

Извилистый след.

 

 

* * *

 

Размытое внимание на миг

Вдруг обострилось.

  И секундной стрелки

Раздался грохот.

  И к стеклу приник

Пьянчуга-дождь, занудливый и мелкий.

Фактуру обрели обои, плед

С горбинкою кота: тепло в середке.

Я не хочу читать. А если свет

Я погашу, то поплыву на лодке.

Пройду окна беззвучный водопад,

Веслом щербатым оттолкнусь от края.

Ощупает мне щеки мокрый сад,

Отяжелеет парус, намокая.

По дну царапнет ветка бузины,

Блеснет под нею лужа на дороге…

Включаю свет.

 И вот опять видны

Родные берега моей берлоги.

 

 

 

 

Уж если словами

 

   … И как ребенка из горящих комнат,

   Я слово выношу из немоты.

      1986

 

 

Уж если словами, то только о главном –

Как это умеет лишь утренний пруд,

Когда по воде, бездыханной, как лава,

Как мы по земле, водомерки бегут, -

Скользят над собой по своим отраженьям,

По небу с его облаками и без.

Но не потревожены этим движеньем

Вода, и немой по-осеннему лес,

И воздух, держащий былинки над чащей

Так трепетно, так осторожно дыша,

Как это умеет, склонившись над спящим

И медля вернуться обратно, душа.

 

    2006

 

Читать дальше